Антон Успенский

«…бумага с чем-то нарисованным на ней»

(отредактированный вариант статьи опубликован в "Новом мире искусства" № 1, 2005)

Статья написана в связи с выставкой: Лапшин Николай Федорович. 1891 – 1942. Москва. Галерея «Арт-Диваж». 18 января – 6 марта 2005г.

«Арт-Диваж», согласно своей галерейной идеологии, последовательно разрабатывает пласт искусства Ленинграда 1920 – 30-х годов. Вслед за персональными выставками Николая Тырсы и Герасима Эфроса открылась экспозиция Николая Лапшина. Но, волею счастливого случая и усилиями организаторов, вернисажное событие стало частью в комплексе более крупных событий – исследовательского, зрительского, галерейного и, без преувеличения, историко-художественного плана, возникших в связи с подготовкой выставки.

Главное биографическое открытие – художнику Н. Ф. Лапшину нельзя было доверять «на слово», ведь во всех прижизненных анкетах он указывал годом своего рождения 1888. Обнаруженное и опубликованное подлинное метрическое свидетельство сообщает: «…тысяча восемьсотъ девяноста перваго года января шестнадцатого дня родился…», причем убедительного объяснения этой авторской подмены даты пока не нашлось. Исследовательской удачей следует считать недавно найденные и впервые опубликованные автобиографические записки Лапшина, это более поздняя и намного более объемная их редакция, нежели известная до сих пор. Необходимо специально отметить каталог выставки (в 256 страниц со статьей Ю.А. Русакова, текстами и примечаниями А.И. Струковой и Л.В. Мочалова, под редакцией И. Галеева) как явление самодостаточное и весомое. По количеству и качеству документов, научного аппарата и репродукций, из которых абсолютное большинство опубликовано впервые, он – лидер среди каталогов «Арт-Диважа», конкурент музейным альманахам и единственное издание, посвященное художнику. Почти все акварели, графические листы и масло были доставлены из Владивостока, от живущей там невестки Лапшина и показываются впервые. Причем девять десятых бумаги и холста использовались художником с обеих сторон и традиционная развеска их по стенам – буквально – односторонняя и потому «половинчатая», зато каталог содержит репродукции оборотов всех работ.

Лапшин – художник из трудноопределяемых, подвижных, вариативных, уходящих от звучных формулировок. Современные «аттрактивные» термины грубы и прямолинейны для его балансирующего стиля, в таких работах следует искать не концепцию, а, по-товстоноговски изменив вектор, идти к разгадке.

Мальчиком Лапшин посещал рисовальную школу барона Штиглица, но оживилось его отношение к живописи в старших классах, когда началась дружба с Михаилом Ле-Дантю. Поступив, «для утешения отца», в Политехнический институт на экономический факультет, Лапшин берет уроки в мастерской Я.Ф. Ционглинского, среди «бесконечных изречений» которого ему запомнилось одно: «Поймите, какая красота – чистый лист бумаги, вы должны сделать его еще красивее» ¹. Затем, по совету Ле-Дантю, он перешел в мастерскую М.Д. Бернштейна, который много позже говорил: «Много у меня было хороших рисовальщиков, но никто так не рисовал, как Лапшин».

Осень 1915 г. – фронт в Галиции, Кавказская туземная дивизия, где Лапшин из застенчивости отрекомендовался «футуристом» и «довольно много рисуя с натуры, только слегка «кубистировал». Вольноопределяющийся Лапшин был контужен, ранен в ногу в конной атаке, «прошел все мытарства эвакуации и здесь тоже по возможности рисовал». По демобилизации и возвращении в Петроград, с 1916 г. он делает декорации для передвижных спектаклей, росписи солдатских клубов и кинотеатров, участвует в праздничном оформлении улиц города и служит в конторах с непроизносимыми названиями, где «дело было далеко от живописи». При этом Лапшин поддерживал отношения с ИЗО Наркомпроса, а уже существующие знакомства с Каревым, Альтманом, Пуниным, Тырсой, Бруни и желание учиться искусству образовали пестрый опыт в таких различных областях как: преподавание рисунка в художественной школе, обучение ювелирному делу, работа над теоретическим трудом «Знак и вещь», профессорство во ВХУТЕМАСе и заведование Музеем Художественной Культуры. В 1922-23 гг. Лапшин публикует зарисовки и режет клише на линолеуме для журналов «Жизнь искусства» и «Мухомор», делает эскизы росписи фарфоровых сервизов. В 1922 в Петрограде реквизировали квартиру родителей Лапшина (отец – бывший купец 2-ой гильдии) и все находившиеся там ранние работы художника пропали. Во время заграничной командировки 1924 года в Праге впервые появляется желание создать тиражные открытки в технике линогравюры по городским зарисовкам. Реализована идея подобных открыток, уже с видами Ленинграда, будет в 1941, в совместной работе с А. Ведерниковым, а выпуск серии состоится лишь в 1945 и будет признан «классикой жанра».

С 1925 года начинается самый известный период творчества Николая Лапшина, как редактора журналов и художника книги, в основном детской. До 1931 г. его имя связано с популярнейшими журналами, сначала с «Новым Робинзоном», затем он становится художественным руководителем журналов «Еж» и «Чиж». В 1925 выходит первая книжка, сделанная Лапшиным – «Наша кухня» Н. Чуковского с конструктивистской обложкой-изометрией, находившаяся «под прямым влиянием рисунков В. Лебедева». Затем из первой книги, созданной в соавторстве с писателем М. Ильиным, вырастает творческий тандем, характерный для Отдела детской и юношеской литературы Государственного издательства. Знаменитые союзы: Маршак – Лебедев, Житков – Тырса, Чуковский – Конашевич, Бианки – Курдов и Чарушин, Пантелеев – Пахомов создали в те годы всемирно признанный феномен советской детской книги. Одновременно Лапшин читает лекции в Институте истории искусств, преподает графику и технику печати в Полиграфическом техникуме и много работает, осваивая технику акварели.

В своей последней биографии Лапшин напишет: «Моя дружба с В.В. Лебедевым и Н.А. Тырсой продолжалась и дала мне очень, очень много; это была та художественная среда, которая необходима для каждого художника. Мы увлекались «французами» и всей культурой живописи. Просматривали массу иллюстрированного материала, выписывали журналы, а Лебедеву удалось выписать много книг из-за границы. Н.А. Тырса заботливо выписал мне через Дом Ученых книгу /о Альбере Марке/. Чудную книгу, которая еще больше утвердила меня в своей любви к этому художнику. …Понемногу и я начинал работать для себя, хотя у меня встретилась масса затруднений. Все еще своего единого приема у меня не было, но я начинал пробовать…». Это Лапшин сказал о себе, 37-летнем художнике, преподавателе, редакторе, использующим штудийные возможности: рисовать натуру в студии Дома Искусств с Петром Соколовым или писать акварелью обнаженные модели в мастерской Тырсы.

В 1931 году, вернувшись из отпуска, Лапшин обнаружил два висящих рядом приказа: из «Молодой гвардии» он уволен с оставлением в «Еже», из «Ежа» уволен с оставлением в «Молодой гвардии». Наступил вынужденный период преподавания, но «почему-то к концу 1932 года я был в большом затруднении, и в творческом и в материальном. …В это время мне кто-то дал листок папиросной бумаги, на котором были напечатаны условия участия в международном конкурсе на иллюстрацию книг, объявленном издательством «The Limited Edition Club» в Нью-Йорке». Из представленного списка Лапшин выбрал «Путешествие Марко Поло», задумал книгу как единое целое, сделал «только образцы рисунков, только макет оформления, и, посылая, был очень далек от того, что она обратит на себя внимание». Поэтому, узнав о присвоении ему первой премии, решил, что речь идет о его московском однофамильце. Затем была встреча в Москве с директором американского издательства, унизительно завершившийся для виновника торжества банкет и долгое ожидание аванса, все же пришедшего художнику. К осени, работая в деревне Батово, он заканчивает около 200 рисунков к книге. Затем было необходимо приехать в Америку, чтобы завершить работу над изданием, но Лапшину было отказано в заграничном паспорте. Итоги победы в международном конкурсе, с участием 400 художников и единственной премией в 2500 долларов были следующие: деньги получены почти полностью; книга издана так, как это возможно без участия автора; за «железный занавес» его, конечно, не пропустили; а Лебедев откликнулся фразой «Фокса поймал». Лапшин был уверен: «В этих рисуночках кистью я сделал попытку собрать себя, подытожить все, что я знал, чувствовал, что я хотел сказать». В дальнейшем успешным практическим результатом сотрудничества с издательством «The Limited Edition Club» станут иллюстрации к «Титу Андронику» Шекспира.

Во второй половине 1930-х Лапшин участвует в оформлении спектаклей, преподает, много работает акварелью с пейзажем и пробует на таком же уровне освоить масляную живопись. Этот период пройдет под знаком дружбы с А.С. Ведерниковым – «друг Семеныч» будет с Лапшиным до конца его жизни и запишет осенью 1941-го один из вариантов автобиографии, надиктованной ослепшим товарищем. В.А. Власов вспоминал, что к 1934 г. «сложилась та система работы, которой он /Лапшин/ неизменно придерживался до конца. Все, что он делал, он делал «а-ля прима», в один заход без доработок, без поправок и изменений. В этом заключался тот метод, к которому он стремился, который считал единственно верным. Ясность мышления – ясность осуществления. …Как он утверждал, разработанный им метод, осуществлял гораздо совершеннее, чем он сам, его друг А.С. Ведерников. …Каждая работа выполнялась на основе строгой концептной формулы, к нахождению которой в каждом случае в значительной мере и сводился весь творческий процесс. Реализация же этой формулы предполагала неизменную технику, которая, в общем-то была достаточно проста и элементарна и почти исключала неудачи. Эта формула включала в себя и образ, и колористический строй, и формальную задачу, точный цвет который уже заключен был в самой формуле. По этому же пути шел Николай Федорович и в своих книжных работах: – определялся формальный принцип решения книги со всей ясностью и категоричностью и затем уже чисто технически осуществлялся. Может быть, больше всего в искусстве Лапшин ценил логику и ясность».

В своей собственной жизни и работе в искусстве, художнику, похоже, как раз не хватило двух названных выше качеств. «…Какая масса времени потрачена совершенно зря. То ли от личных моих свойств – неуверенности в себе, то ли от отсутсвия среды искусства и неумения создать эту среду. Не было хорошей школы, не было традиции, нужна была «переоценка ценностей»». И далее в тексте приводятся два образца, поразивших «реалистичностью – совпадением зрения на мир» – картины А. Марке и эскизы портретов к «Заседанию Государственного Совета» И. Репина. Примеры, характеризующие два противорасположенных лагеря творцов – виртуозов-исполнителей и демиургов-композиторов. Лапшин намечает «линию своего развития», дает краткий перечень искусств, через которые она проходит – там мы находим рисунки коптских тканей, византийские фрески, Гойю. Мысленно пытаясь соединить «линии развития», мы получаем сеть, паутину, ловчее устройство. И читаем, совершенно логично, в завершающем абзаце: «чем свободнее метод, тем живее картина. Чем меньше движения кисти… – тем свежее живопись. Материал не только средство передачи натуры, а воссоздание восприятия натуры в живописном материале. Отсюда, далеко не сразу, я сделал выводы»².

Обстоятельства смерти Лапшина в блокадном Ленинграде до сих пор оказывались намного популярней подробностей его жизни. Трагедийная ясность последних месяцев художника словно мешала почувствовать диапазон его непростой и объемной творческой биографии. Чему, в основном, способствовала его бытийная и художническая позиция – сдержанная, сомневающаяся, не спешащая с выводами. В апреле 1941, незадолго до внезапной потери зрения, Лапшин записал: «Необходимо иметь отношение к искусству, интерес к нему, только тогда висящая на стене бумага с чем-то нарисованным на ней вызывает субъективное переживание и отсюда и оценку… А искусство может дать только то, что может и часто не то, что хочется критику»³.

1. Н.Ф. Лапшин. Автобиография. Здесь и далее цит. по: Лапшин Николай Федорович. 1891– 1942. Каталог выставки. Галерея «Арт-Диваж». М. 2005.

3. Н.Ф. Лапшин. Выступление на однодневной конференции по графике на выставке графики. 7.VI.1941 / ОР ГРМ. Ф. 209, ед.хр. 201, л.25-26.