Hosted by uCoz
на главную
Антон Успенский
Только намеки
(отредактированный вариант статьи опубликован в "Новом мире искусства" № 2, 2008)
Молодой художник Дмитрий Шорин увлечен своей живописью и не охраняет границы между искусством и собственной жизнью. Живопись проживается как экзистенция и наоборот. Для работы избираются сюжеты, которые недостаточно назвать актуальными, скорее – они навязчивы и похожи на визуальный спам, засоряющий любую пару современных глаз. Независимо от того, на что смотришь – окно, монитор, книга, витрина, комната. Свобода современного художника, художника постмодернистской эпохи часто сводится к свободе выбора цитат, и Шорин здесь не исключение. Наиболее известные сегодня живописцы, занимающиеся коллажем из визуальных цитат – В. Дубосарский и А. Виноградов, успешно собирающие зрелищные многометровые полотна из информационной пульпы, масс-медийного трэша. Каждый из таких образов, в согласии с генезисом, подвержен сильнейшей инфляции и требует постоянного модерирования, подобно сайтам новостей.
Однако Шорин проживает собственную жизнь-живопись, а не перетасовывает образы чужой, заемной, как любопытствующие пролистывают случайные клип-арты или интернетовские блоги. Он вглядывается в свой визуальный архив, не стесняясь увидеть в нем общие места, стереотипные приметы времени и поколения. Живопись Шорина – живопись актуальная – аналоговая (как можно теперь называть любую не цифровую технологию), ставшая вновь модной в эпоху компьютерной точности и безупречной резкости, доступной любому обладателю качественной фототехники. Возвратиться к личной неправоте и собственной, не идеальной орфографии, вспомнить собственный почерк – это и развернуло к холсту и краскам многих художников. И не только молодых, опытный американский живописец Эрик Фишл выглядит сегодня юным и дерзким, а в плане несдержанной сексуальности своих полотен опережает многих из поколения Шорина. Последний, как и некоторые его ровесники, выбрали для себя позицию межеумочную, дистанцированную от радикалов живописи. Этот выбор вряд ли расчетлив, скорее интуитивен, да и радикальные позиции не занимаются надолго. Сегодня там крепят оборону последователи русского академизма в его архаичной, теряющей иммунитет форме и «цифровики» – разноплановые живописцы, чье творчество полностью или частично зависит от подачи электричества и зоны доступа.
«Центристы», как правило, учились в оплотах живописного ремесла, где-то у них отлеживаются крепкие этюды в манере академических дач. Неизбежное для всех дигитальное инфицирование сказалось в особенностях композиции, зависимой от крупноплановых наплывов, фоторакурсов и подрезок краями кадра-холста. Индивидуальность проявляется в сведении академического и цифрового, где первое скомпрометировано пленеризмом, а второе подпорчено «левой» техникой. Работающая в центристской стилистике Мария Погоржельская отстраняется от личного опыта, увлекаясь эффектами стоп-кадра и композицией любительской съемки. Марина Федорова работает монтажными планами, смотрит на холст «киноглазом», симулируя сцены из кинематографа эпохи его расцвета.
В 1980-е живопись «Южнорусской школы» была провоцирующим, панковским поведением в приличном обществе, «центристская» живопись 2000-х отказывается от любой экспрессии в пользу нового пленеризма, оставляя достаточно места для свободного дыхания. Сказать, что дышать стало легче – как минимум, слукавить, впрочем – поколение спустя воздух чище стать не может.
Шорин остается не по-современному серьезен, рисуя соседских девчонок и их друзей и претендуя чуть ли не на хроникера современной жизни. Он комментирует свои картины, помня об исторических контрапунктах и субкультурных параллелях. Своих героинь он сравнивает с pin-ap girls: «Эпоха "девочек с обложки" начиналась в Америке, в теперь уже очень далекие 30-е годы, с появившейся на обложке журнала Life красотки с явным "намеком на сексопил". Настоящий бум Pin-Up пришелся на военные 40-е. Солдат снабжали порнографией особого рода, для поддержания в них патриотического духа. Никаких проституток и "голых баб"! Это чистейший эротизм Pin-Up, популярность которого граничила с общенациональной истерией. Упавшие трусики, задравшаяся на ветру юбка, свет, насквозь пронизавший легкую ткань пеньюара. Но в рисунки всегда выбирался момент, когда ничего нельзя увидеть "главного", только намёк!».
Художник оставляет физиологию за кадром, не увлекаясь обсценными образами или откровениями на темы «как я и как меня» (однажды такой текст уже успел получить свои 15 минут славы). Шорин остается в зоне эротики, причем не вычленяя ее из общей экзистенции своего поколения в отдельный продукт, не упаковывая десерт в заманчивую коробку. Также распакованы и набросаны в серии «Аппетит» креветки или куски торта с крупным планом лиц красоток – то ли неоконченный монтаж рекламы из графической программы, то ли дурной клиповый сон после клубной вечеринки. А испачканные черной и красной икрой – символом успеха, девичьи мордашки напрочь лишены гедонизма своих дальних родственников – легендарных кинодив из «Большой жратвы» и «Сладкой жизни».
Физиология шоринских холстов сосредоточена в самой живописи, с ее как бы неуверенным движением кисти, с нетвердым рисунком – автор работал с натуры, а натура отличалась от гламурного оригинала как черно-белый ксерокс от глянцевого журнала. Причем живописец – не сторонний наблюдатель, он буквально соприкасается со своими героинями, – это его кисть руки или ступня попадает в кадр, дополняя «Части тела», как назывался один выставочный проект. Исследователь существует со своими испытуемыми в одной лабораторной комнате и не скрывает этого, больше того, он признает, что эксперимент настолько затянулся, что очень похож на настоящую жизнь. Однако статус художника-наблюдателя он подтверждает важным свойством своей оптики – иронией, или стёбом (в терминах среды). Герои Шорина не ощущают себя в полноте, они улавливают лишь фрагменты тела, куски жизни, попавшие в кадр, граница между вирутальным и реальным утрачена. Словечко «как бы» не зря так приклеилось к их губам, это словесное высыпание заразительно, неопределенность – самое постоянное качество на сегодня. «Это реально!» – так убеждают в существовании чего-либо современным языком, и язык прав, трудно определить границы и узнать наверняка, перед тобой голограмма, глюк или живопись, в конце концов.
В названии серии «Лучшие друзья девушек» всплывает романтическая голливудская древность, звучащая контрастом современной молодежной осведомленности и недоверчивости. Шорин иллюстрирует новые сказки о принцессах, монтируя их несовершенные, узнаваемые тела с игрушечным вертолетом, кубиком Рубика, спасательным кругом и лишая этим символы какого-либо трагизма. Что уж тут ждать бриллианты, когда стразы доступны любому! Но – не зря возникает в этой живописи столько неосознанных отсылок к 60-м годам прошлого века, к неореализму тогдашней прозы, молодежному стилю поэзии и графики, к необходимости и неизбежности нового языка (сегодня – сленга), к лечебной самоиронии. Снова появилась необходимость сказать о чем-то главном, уверить себя, что оно существует и в то же время «не запариться». Как пишет кумир из русского инета, поэтесса Веро4ка , ровесница шоринских девушек: «Просто помни, что вот когда этот мир закончится – твое имя смешное тоже должно быть в титрах». Но это тоже не совсем правда, а только намек.
на главную