Галина Николаевна Успенская

Ташкент - прекрасная эпоха

(файл в формате pdf, объем 3,56 Мб)

Ташкент – имя, в которое многое вмещается: хлебный, экзотический, теплый, гостеприимный, удивительный... Не встречалось людей, обиженных на этот город. О феномене его времени и места написано, к сожалению, немного. В памяти родившихся, живших, работавших и гостивших там живет Прекрасная эпоха – от середины 1920-х до знаменитого землетрясения 1966-го. Книга составлена из рассказов, воспоминаний, заметок человека, обязанного большей частью своей жизни Ташкенту. Любовь к тому городу воссоединяет разрозненную, но узнаваемую «ташкентскую диаспору».

Ташкентцам и всем, кому это памятно, посвящается.

скачать книгу

Элеонора Федоровна Шафранская

Рецензия на книгу

(Опубликована в журнале «АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЙ ФОРУМ» № 15. 2011)

Книга «Ташкент — прекрасная эпоха», вышедшая в 2008 г. в Санкт-Петербурге, осталась незамеченной в сообществе специалистов (этнографов, фольклористов, занимающихся локальным текстом, антропологов и др.), на нее нет откликов ни в одной профессиональной среде. Восполнить этот пробел — задача данной рецензии.

Автор книги — Галина Николаевна Успенская — не увидела своего текста опубликованным (ушла из жизни в 2006 г.), да собственно и книги она не писала, а лишь урывками заносила отдельные сюжеты в тетрадку, а под конец своей далеко не долгой жизни (63 года) вспоминала устно — родственники записывали. Книга — никем не ангажированный, никем не заказанный текст, воспоминания о ташкентской жизни частного человека. Быть может, Г.Н. Успенская это делала для своей семьи, для своих потомков. Между тем есть люди рефлексирующие, не описать того, что с ними происходило в течение жизни, они не могут. Такие люди были всегда, но такие далеко не все.

«Эти воспоминания появлялись не как части возможной книги, а как боковой побег привычки и увлечения мамы “устной речью” при замечательной памяти — она угощала рассказами всех наших гостей, знакомых, своих учеников, коллег, соседей, спутников по поездкам и т.д. Она была вдохновлена Ташкентом как темой — главной и неисчерпаемой темой своих рассказов. И всегда кто-то охал: записывать надо! И маме никогда это не было интересно, да и страшно — при ее пиетете перед литературой. И записывала хорошо она только “на раз”, на выдохе, пока не растрачи вала азарт творчества и не успевала испугаться содеянного. А когда серьезно усаживалась за письменную работу — мучилась, ходила курить, “старалась” и — зачастую выхолащивала свою яркую манеру рассказывать» (из письма сына, А.М. Успенского, составителя книги). Пройти мимо такого свидетельства ни историки, ни культурологи, ни фольклористы, ни филологи, ни краеведы не должны. Переписываются энциклопедии, учебники по истории, причем порой так, что бывшее «черным» становится «белым» и наоборот. Раздобыть объективную информацию непросто. В восстановлении картины эпохи субъективная информация оказывается гораздо продуктивнее официальной. Книга Г.Н. Успенской — из таких свидетельств, «субъективно-объективных», она — о гении места, Ташкента ХХ в. Ценны свидетельства, когда автор фиксирует события, впечатления от них в дневнике — по следам происшедшего. Книга Г.Н. Успенской другого рода. Это именно воспоминания. И ценность такого текста — другого свойства: автор преломляет давно случившееся через свой опыт, отсеивает невыразительное, а прежде казавшееся незначительным с течением вре- мени приобретает статус важной, значимой детали.

Галина Николаевна Успенская — архитектор по образованию и роду деятельности, дочь биологов, воспитанная бабушкой — врачом-педиатром, прошедшим Гражданскую войну, правнучка генерал-губернатора Закаспийской области. Как сказали бы в старину, знатного происхождения. Но в советское время в цене была «рабочая кость», и потому свой большой дом семья вынуждена была отдать на «подселение» (все бывшие функциональные помещения дома стали отдельными «квартирами»: в спальне, столовой, ванной, кухне, буфетной, кабинете, гостиной, гардеробной и проч. стали проживать отдельные семьи, чужие люди, образовавшие новую советскую общность — соседи), а ее потомки вошли в ряды совслужащих. История семьи Г.Н. Успенской — это срез истории Средней Азии, всего ХХ в. Не случайно автор начинает свое повествование с тех времен, которые предшествовали ее рождению, а именно — с колонизации Туркестана Россией. «И когда русские туда пришли, то они пришли совсем не так, как на Кавказ. <…> Пржевальский, Семенов-Тян-Шанский… Это были люди, которые изучали край, и не только Среднюю Азию, они изучали Монголию, Тянь-Шань и Памир. <…> Средняя Азия находилась в ситуации даже не обскурации… не стагнации, это был такой глубочайший кризис. Край просто едва дышал, он лежал в развалинах» (С. 6–7); «Любая пустыня — это место бывшей очень мощной цивилизации. Чем мощ- нее цивилизация, тем больше она оставляет после себя такое вот пустое место, в виде пустыни» (С. 11); «Туда ехали пассионарии, а кроме того, туда ехали еще и авантюристы, которые хотели разбогатеть, тоже ведь люди с энергией. В общем, там скопилось колоссальное количество людей с энергией. <…> Не было инерционной массы народу, каждый был личность» (С. 12–13); «Туда приехали люди интеллигентные, я бы сказала, по-настоящему, и аристократов там было много. <…> Там было просто невероятное количество столбовых дворян-поляков. Там были Собецкие (это уже царский род), Сливинские, Маевские» (С.13). «К нам приходил геолог-петрограф, изысканный, холеный, сноб невероятный, скульптор-любитель, а вообще геолог — Ян Станиславович Висневский из очень старинного дворянского рода. У него была такая стриженая шкиперская бородка, ходил он с палочкой. Холодный взгляд, ледяные маленькие серые глаза, пахнет “Шипром”, курит трубку. Высокомерный невероятно. И уж такой франт, такой аристократ, такой… — голубая кровь и белая кость. Но, правда, летом он садился на лошадь и пахал в полевой экспедиции, как и все они. Никто не презирал труд. Настоящие-то аристократы, они к этому относятся несколько по-другому, я считаю. Как-то пришел он к нам в гости, а у нас за столом сидела мамина рабочая, узбечка [рабочая из ташкентского Ботанического сада. — Примеч. сост. А.У.]. И мы обедали, ему, конечно, предложили — за стол. Значит, Ян Станиславович уселся, и я при- несла ему прибор. И естественно, эта узбечка ела вилкой, и вилка у нее, конечно, была в правой руке. Ян Станиславович совершенно автоматически взял вилку и нож, и — как нужно взял. И вот буквально у меня на глазах он посмотрел туда-сюда, отложил нож, переложил вилку в правую руку и стал есть, как эта узбечка, чтобы не оскорблять ее ничем, — это вот воспитание, я считаю, это вот — то самое, как люди вообще должны себя вести. И поэтому из русских, которые приехали, местное население никто никогда не унижал, абсолютно никто. Конечно, нет, не было все так идеально. Был, например, такой есаул Русанов, казак, которого все помнили. <…> В конечном счете его судили военным трибуналом и расстреляли» (С. 13–14).

Атмосфера, в которой росла-жила Г.Н. Успенская, насыщена именами известных ученых, исследователей Средней Азии: так, нарисованы не официальные, а живые портреты биологов И.А. Райковой, Е.А. Макеевой, Б.А. Федченко и его супруги Евгении, хирурга В.Ф. Войно-Ясенецкого. «У всех был невероятный перечень профессий, — пишет Г.Н. Успенская, — кото- рыми они прекрасно владели и пользовались <…> Это были люди, которые умели очень много и делали очень много. Даже если это не было связано с профессией, которой они предавались, то у них было какое-нибудь увлечение, которым занимались на таком не дилетантском уровне, как тот же Висневский, — он был совершенно потрясающий скульптор. <…> А если говорить о том, что он сделал, — он, конечно, был просветителем. <…> Он просветил невероятное количество девочек в области музыки, античного искусства» (С. 24). Для Г.Н. Успенской физическое проживание в Ташкенте закончилось в 1975 г., которому предшествовал «год потерь» (С. 260): в 1974 г. погибает любимый отчим («папа», «Стасик») С.Ю. Рожановский, приходит «сиротство», опустошение — и семья покидает город, переезжает в Россию. «Когда случилось землетрясение, я поняла, что закончился город. Он вообще уже заканчивался к тому времени, его моральные качества исчезали. И когда эта форма окончательно развалилась, природа устроила землетрясение, и стало понятно, что все закончилось» (С. 24).

Что понимает под «моральными качествами» города автор книги? «Круговая порука была общим состоянием, никто никого не предавал. Считалось лучше дать по морде, лучше побить, «темную» сделать, но ни в коем случае ни завучу пожа- ловаться, ни милиционеру, ни партийному боссу. И поэтому никто не лез наверх, совершенно. Никто не хотел быть партийным, тем более, вообще-то говоря, никто не хотел быть большевиком, и коммунистом — тоже не хотел. <…> Если бы они были слабые люди, то, может быть, они бы объединились в какие-то партии. А так — каждый из них имел вот эти принципы, но, прежде всего, был очень мощной индивидуальностью, таким пассионарием, что ему совершенно не нужно было с кем-то объединяться. <…> Никто не рвался во власть, наверх, никто не хотел никем руководить. Никто не хотел иметь подчиненных, кого-то эксплуатировать. Каждый хотел успеть, успеть сделать свое дело, пока им не помешали. Поэтому очень ценилось время» (С. 17–18). И делали немало. В.Ф. Войно-Ясенецкий бесплатно обслуживал на дому небогатых пациентов: «Часы приема очень поздние, что-то с 6-ти или с 8-ми вечера. При этом черточка стоит, а до скольких — не написано <…> к нему можно было прийти когда угодно» (С. 20). И.А. Райкова «в одиночку за семнадцать лет описала абсолютно всю флору, и корневую систему описала, и все составила, гербарий сделала. Весь Памир — одна Райкова — это подвиг или не подвиг?!» (С. 19). Е. Федченко «жила в Оше, где ей страшно жалко стало детей, которые не ходят в школу. Она там организовала школу. Два раза в год она видела своего мужа, иногда они вместе ездили в экспедиции. <…> Но жила она в Оше и преподавала там, в пяти или четырех школах» (С. 23). «Опальный князь Николай Константинович отличался тем, что на свои деньги построил несколько школ, больниц, родовспомогательные учреждения и двести двенадцать мечетей гузарных (квартальных) в старом городе [речь о Ташкенте], где жили узбеки. <…> Князь еще строил и раздавал бесплатные жилища» (С. 27–28). Под руководством ученого с мировым именем В.А. Нильсена «открыты, изучены и введены в науку» крупные античные комплексы Афрасиаб и Варахша (С. 44). Родители Г.Н. Успенской занимались морфологией пустынь, кормовой базой пастбищ, с ними она изъездила Кызылкумы, Тянь-Шань. Словом, приход в Туркестан русских принес свои благодатные плоды, — умозаключает автор книги. Да и сама Г.Н. Успенская немало сделала для той «солнечной улицы»: будучи членом Союза архитекторов, производила социологическое обследование традиционной застройки Бухары, проектировала здания, работая в Ташгипрогоре, Ташгенплане и других учреждениях.

У всех пишущих и вспоминающих о Ташкенте свои этапы взаимоотношений с городом, свой «ташкентский роман». Для Г.Н. Успенской этот «роман» ассоциируется с прекрасной утопией. «А в Ташкенте так получилось, что (если уж совсем быть точной, то — в течение шестидесяти, ну ладно, будем скромнее, сорока пяти – пятидесяти лет) в течение этого времени там создались такие условия, когда утопия осуществилась, и люди жили в этих утопических, идеалистических представлениях — они совпали с жизнью. Можно было жить, соблюдая вот эти идеалы, и не нужно было оправдывать себя какими-то “можно — нельзя”, “получилось — не получилось”. Энное количество необыкновенного, романтического, идеалистического человеческого материала, пришедшее туда, плюс удален- ность всех этих жандармерий, империй, царских домов и так далее создавало такие условия. А потом начал подрастать человек толпы… Этот самый средний человек начал подрастать и все заполнять. Центр города, который, собственно, и был маленьким таким райским местом, таким Эдемом, где утопия имела место, стал раздражать серого человека, и он стал в него внедряться. Люди, которые там жили, стали умирать, исчезать, стареть, слабеть. <…> И землетрясение, по-моему, явилось итогом. <…> Землетрясение, которое это самое место и уничтожило» (С. 33–34). Но автор книги не хулит новые времена, полчища новых людей, пришедших в город. Она с благодарностью принимает «конец» своего Ташкента: «И мне не стыдно, а гордо и достойно за роль русских в Средней Азии, Туркестане» (С. 45), потому что это и ее, лучшая, часть жизни. Даже ее сын, шестилетним ребенком покинувший город, ныне известный петербургский искусствовед, сказал, что Ташкент — очень значимая часть его мира, без Ташкента не было бы многих его проектов и текстов.

Ташкент входит в пространство русского дискурса во второй половине XIX в., а «уходит» из собственно официальных русских пределов в конце ХХ в. Этот небольшой с исторической точки зрения период породил определенный фольклорно-литературно-мифологический слой в русской культуре. Пожалуй, этот текст проживет еще недолго — благодаря поколениям, так или иначе связанным с советским периодом. И, тем не менее, этот феномен интересен как объект культуры прошлого. Пока же можно констатировать, что ташкентский текст русской культуры существует. И для тех, кто там жил, и для тех, кто не жил, характерно упоминание (с разной степенью объема и глубины, конечно) одних и тех же деталей. Все упоминают ташкентские дворы, огромные деревья, как плодовые, так и нет, городские культовые места, гостеприимство. У всех на памяти эвакуированные, множество инвалидов в послевоенном городе, землетрясение (как 1966 г., так и вообще сам ташкентский частотный природный катаклизм), хлопок (не собственно растение, а тамошний ежегодный «экшн»), солнце, жара, арыки, множественный ряд ташкентских артефактов и, наконец, исход из города.

Книга Г.Н. Успенской, безусловно, часть ташкентского текста русской культуры. Данные в ней описания города, жизни его жителей — константы в текстах художественных и нехудожественных. Т.В. Цивьян назвала их «сигнатурами города», они, будучи тиражированными, клишированными, в каждом новом тексте дополняются новыми деталями, смысловыми оттенками. Потому нельзя не процитировать эти сигнатуры города по Г.Н. Успенской. Двор — «дворы Одессы и Тифлиса все-таки немножко клоаки, а дворы Ташкента немножко оазисы» (С. 55) — это сопоставление является продолжением типологического сходства городов: Одессы, Тифлиса и Ташкента, приведенного в начале книги (по ходу повествования встречаются их, городов, схождения и расхождения). Дерево — «деревья. Они громадны, плодоносны. <…> На деревьях можно висеть вниз головой, там можно устроить “штаб”, спрятаться так, что никто не найдет и не узнает, что ты ревел, оттуда можно прыгать “кто выше” и “кто дальше”. Можно летать на веревке, как Тарзан. Можно набивать себе оскомину неспелым кок-султаном и наслаждаться почти спелой черешней. Можно насшибать незрелых орехов и ходить потом с коричневым ртом и руками» (С. 54); «Со старой орешни и старой урючины, громадных, плодоносных, собирали урожай и делили на всех, получалось много. <…> Потом все обособились, да и урожаи сникли, <…> а старую орешню, как предмет раздора, спилили» (С. 72). Дворец Романовых, по словам Г.Н. Успенской, «чудесный замок», который спроектировал Г.М. Сваричевский, а часть интерьера оформил А.Л. Бенуа (Г.Н. Успенская как архитектор дополняет эту «сигнатуру города» специальными деталями — глазом профессионала). Сквер Революции, увы, уничтоженный намеренно нынешней властью. Все, кто хоть раз писал о Ташкенте, обязательно упоминали этот сквер. Г.Н. Успенская расширяет семантическое поле этой сигнатуры города: она, будучи десятилетней, в марте 1953 г. шла по Пушкинской (тоже сигнатура города, увы, также переименованная) на «похороны» Сталина. «Прощание заключалось в круговом обходе памятника Сталину, стоявшего в центре сквера Революции» (С. 209). И так же, как и все пишущие ныне о Ташкенте ХХ в., Г.Н. Успенская детально описывает тот карнавал, который случился в центре сквера, — смену фигур на постаменте в угоду политическим ветрам. Театр оперы и балета им. Алишера Навои — к известному факту, что театр строили пленные японцы, добавлено: «Бытовало устное предание, что, когда подключили здание к отоплению, горячая вода хлынула в подвалы, это грозило крупной аварией, и виной тому ватники, которые японцы понапихали в трубы» (С. 219). И еще байка из профессиональной среды: «А история конкурса и победы в нем тоже устная, но фактически точная. Во всесоюзном конкурсе на проект оперного театра для Ташкента победил молодой архитектор, выпускник архитектурного отделения строительного факультета Ташкентского политехнического института. Победитель был объявлен — Пителин. Но Щусев, тоже участник конкурса, академик к тому времени и вообще фигура, сумел все подмять под себя. К тому же многое из ташкентского проекта перешло в щусевский. Итогом явилось прекрасное здание и навек сломленный Пителин» (С. 219–220). Теплые, вне официоза, человечные встречи со звездой «театра Навои» Бернарой Кариевой, с гастрольным танцором Махмудом Эсанбаевым — этих сюжетов читатель уж точно нигде не найдет, кроме как в книге Г.Н. Успенской. Толпы эвакуированных, инвалидов, множивших небывалые прежде в городе трущобы. «Я в своем детстве помню, что Ташкент просто гремел колясками подшипниковыми, на которых ездило бесконечное количество безногих людей, и была такая ситуация, когда их собирали, отправляли, очищали город» (С. 28–29). И еще немалый ряд «сигнатур» присутствует в тексте Г.Н. Успенской: Тамара Ханум, кинотеатр «30 лет ВЛКСМ», филармония — театр им. Я. Свердлова, кишмиш, хлопковая «лихорадка» и проч.

Галина Николаевна Успенская, без сомнения, пропела гимн городу своего рождения, детства, юности и зрелости, попрощавшись: «Я знала, что никогда больше не увижу родного мне города, красной от цветущих тюльпанов степи за окном. Холмов и гор Тянь-Шаня, его чистых и бурных рек. И оставшихся на перроне я тоже оставила навсегда. Это была моя главная, моя счастливая жизнь, и она кончилась» (С. 151). Эти слова, вероятно, примеряет к себе каждый, кто был связан с Ташкентом.

В одной из записных книжек Г.Н. Успенская сделала запись (1964 г.): «Венец каждой человеческой жизни есть память о ней, высшее, что обещают человеку над его гробом, это вечную память. И есть ли та душа, которая втайне не томилась этой мечтой? Оставить в мире до скончания веков себя, свои чувства, видения, мысли, одолеть то, что зовется смертью, то, что неумолимо настанет в свой срок, и во что все-таки не хочешь и не можешь верить!» (С. 246). Осмысление своего времени, себя в нем, Времени и Места («Родина, родина, родился, родные, род, без роду, без племени. Родина все-таки, оказывается, там, где родился» — с. 256), в итоге воплощенное в книге, бесценно как единственный опыт отдельного человека. Из таких свидетельств складывается картина эпохи. Книга должна найти как можно больше читателей (узнавая об этой книге, посвященные восклицают: где? хочу! мне! и мне!). «Зачем я хочу всегда помнить? Это желание запомнить?» (С. 242) — такие экзистенциальные вопросы посещают молодую 21-летнюю женщину. И за год до смерти, когда болезнь еще оставляла немного сил, Г.Н. Успенская напишет: «И еще успеть записать, побороться единственным доступным мне способом со Временем» (2005 г.) — планка, обозначенная в молодости, как видно, была высока на протяжении всей жизни. Это, как выясняется, нужно многим: не только близким, потомкам, не только бывшим ташкентцам. Такие книги играют роль проводника в забытую или неизвестную зону истории. Благодаря содержащимся в них уникальным свиде тельствам она, история, приобретает очертания куда более реальные, чем в обобщениях исторического дискурса.

До сих пор на Востоке ходит предание о бараньей косточке, которую вместе с пловом гостеприимно-подло впихивают в рот нежеланному гостю. У такого о восточном городе останется лишь горечь воспоминаний (кость в горле), но есть иные чувства — печаль об утонувшей Атлантиде, о русском Ташкенте ХХ в. Книга Г.Н. Успенской — такого звучания.

Связаться с редактором книги или направить свой отзыв можно по адресу: tashkent-fine@yandex.ru