Антон Успенский

Деревянный элемент

(отредактированный вариант текста опубликован в журнале "Вещь.doc" №16, 2007)

Сквозь чащу изобразительного искусства пробираются по-разному. Можно увидеть в дереве сюжет и прокладывать просеки, уподобившись неутомимому Шишкину, который на этюды ходил с небольшой ножовкой. И если одна-другая ветка мешала гармонии всей композиции, живописец не ленился подпилить ее по своему вкусу. Можно взять дерево как тему и пробираться по узким звериным тропкам, философски наблюдая рождение, рост, зрелость и смерть древесной флоры. Так появляются бесчисленные мотивы всеобъемлющего древа, девственно-нетронутого леса и сада-искусственника. Способность разглядеть за лесом дерево, а за деревом – живой, разнообразный и приятный в обработке материал для творчества, свойственна, прежде всего, скульпторам. Дерево, как известно, – одна из шести стихий (остальные – Вода, Земля, Огонь, Воздух и Металл) в восточных космогониях, один из всемирных первоэлементов. И отношения со стихией дерева складываются, в зависимости от характера художника, по нескольким сценариям, где основные условно можно назвать «Борьба», «Созерцание» и «Игра».

(фото Антона Успенского)

Борцом со стихией – во всех смыслах – был скульптор Эрьзя. Звали его Степан Нефедов, а в качестве творческого псевдонима он взял название одной из этнических групп своего мордовского народа. В начале 1930-х годов Эрьзя входил в советскую художественную группу «Бригада скульпторов, работающих в дереве», а с 1927-го, выехав в творческую командировку, поселился в Буэнос-Айресе. В Аргентине он нашел свой фирменный материал – необычайно твердые древесные породы квебрахо и альгарробо, для обработки которых Эрьзя сконструировал специальную машину. Это не было причудой скульптора, перевод слова квебрахо означает «дерево, губящее топор». Плотность древесины столь велика, что она тонет, и эта судьба постигла некоторые работы Эрьзи, когда он перевозил их на родину. Разрешение вернуться в СССР скульптор получил, написав в 1947-м письмо Сталину, и привез на специально зафрахтованном пароходе огромное число своих произведений.

(фото Антона Успенского)

Натан Альтман относится, в нашей системе, к созерцателям, и был таковым с молодости, когда Мандельштам написал ему шуточное стихотворение: "…По-немецки значит Альтман – очень старый человек. Он художник старой школы, целый свой трудился век, оттого он невеселый, очень старый человек". Во второй половине своей жизни Альтман более известен как художник театра и прославил себя совместной работой с Григорием Козинцевым над шекспировскими образами. «Античеловек» был сделан в 1967, за три года до смерти мастера и здесь не только опыт человека и художника, но и диалог с предшественниками. Скульптура из органических, природных форм, где автор вглядывается в естественную гармонию, не противореча ей, – идеал Михаила Матюшина, с его знаменитыми «корешками», знаменующими органику – направление русского искусства начала ХХ века.

(фото Антона Успенского)

Владимир Волков – художник с уникальной биографией, отказавшийся в 1960-х годах от участия в любых выставках и ушедший во «внутреннюю эмиграцию». Много лет, помимо прочего, он занимался цветными деревянными скульптурами, называя их просто «деревяшки». Но за этим ироничным отношением стоит наследование русскому супрематизму и внимание к западному модернизму, совмещенные с пластикой народного прикладного искусства. Можно сказать, что в такой эстетической игре опыт живописи первой половины прошлого века накинут, как покрывало, на потомков языческих чурок, маленьких домашних божков.

(фото Антона Успенского)

В скульптуре Дмитрия Шаховского совмещаются афористичность, монументальность и точность художественного жеста. Взяв за пластическую основу настоящий рубéль – доску для накатывания белья, он сразу оказывается в зоне влияния подлинного, функционального объекта, с которым необходимо «попасть в тон». Кружок светлого дерева и обрезок доски превращают экспонат краеведческого музея в «Видение» (1980-е), и мера здесь – вкус художника к лаконизму. Шаховской говорит, что начинает делать свои скульптуры, только когда чувствует: «такой предмет может быть, он как бы случайно не существует и ему хочется существовать».

(фото Антона Успенского)

Валерий Епихин работает с деревом в том направлении, что широко утвердилось в московской скульптурной среде с конца 1960-х годов. Обращение к традициям – народной раскрашенной игрушке и русской сакральной скульптуре – раскрепощало руку и глаз художника, вносило веселые и внесоциальные мотивы («Мужик с козой», 1994). Желание лишить скульптуру пафоса, собрать ее с легкостью коллажа – вот намерения Дмитрия Пиликина. «Утро перед сечей» (1989) – композиция, составленная из найденных предметов (так называемые found object), где кухонные доски с «серьезными выражениями лиц» выстроены как ветераны-легионеры. Художник выдергивает предмет из контекста, усиливает псевдо-драматизм обыденности и… помогает нам улыбнуться.

Группа Обледенение Архитекторов (Iced Architects) занимается не столько практическими, сколько концептуальными проектами, архитектурной идеологией. Проект «Леса в лесах» (2002) – не просто игра с омонимами, но и со структурами, природными и промышленными. Леса как элемент строительства – ограждающий барьер, костыль для недозревшего или ослабленного сооружения, имеют характер временного знака, признака несовершенства. Лес природный, развивающийся в многообразии своей вегетации, подвижен, непостоянен и раним. Выстроив строительные конструкции в живой березовой роще, архитекторы создали эффект домино для ассоциаций: рост живого как экзотика для городской среды; привычка мегаполиса к искусственным, т.е. регулярно-перпендикулярным пространствам; неспособность помочь культуре приемами цивилизации и т.д. В общем, любые деревянные доски никогда не станут лучше и нужнее растущих деревьев.

Вдоволь насмотревшись на все эти современные варианты борьбы, игры и сотрудничества с деревянной стихией, мы вправе позавидовать зрителям дотошного художника Шишкина, которые отдыхают возле его дендрологических отчетов. Однако Ивану Ивановичу тоже было совсем не просто нести свое натуралистическое искусство в народ. Приведу напоследок подлинную историю, записанную хроникером передвижников Я.Д. Минченковым. «Закончил как-то Шишкин большой этюд соснового леса, протокольно передающий натуру. Казалось бы, все ясно в картине – и стволы деревьев, и хвоя, и ручей с отражением в нем. А вышло так: подходит женщина-крестьянка, долго смотрит, вздыхает. Шишкин спрашивает: «Что, нравится?» Женщина: «Куда лучше!» – «А что здесь изображено?» Женщина приглядывается и определяет: «Должно, гроб Господень». Шишкин удивляется ответу, а та добавляет: «Не угадала? Ну так погоди, сына Васятку пришлю, он грамотный – живо разгадает».